Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
в желании чего-то необычного на ум приходит пианистка. хочется амнезии - тогда не будет грусти по прошлому. апатия, влюблённость, гринуэй, а по пути женщины-манекены в витринах, которые сменили кружевное бельё на осень. теперь они в платьях. и пальто. так облетает время.
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
самое моё. самая утренняя ночь. это когда во мне что-то исчезает и появляется новое. самый неприятный самообман - это спасаться чужими мыслями. я так не умею. поэтому такая утренняя ночь. это когда понимаешь, что домик всё же из песка, что сквозь пальцы утекает каждая частичка твоего прохладно-бессмысленного присутствия.
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
Лиля - минорная обожала подоконники и потолки. белые. разные. пропитанные сигаретным дымом. я встречала её на первых десяти этажах, всегда такую несуществующую, словно закутанную в сто пледов, пронизанную холодом неприветливых взглядов. мне казалось, что я слышу, как она поёт, что я могу дотронуться до её фраз, которые она никогда и не произносила. Лиля молчала, молчала всегда, сжимая зубы, кусая локти, всегда была довольна тем, что она не существует. она бродила по бордюрам вечности, в надежде упасть, разбиться, но время словно приковывало её ноги к асфальту. Немая, трепетная девочка в бумажно-пепельном наряде балерины.я видела её суть, такую печально-бархатно-волнующую, противоречиво-манящую. я проснулась с мыслью о том, что Лили никогда не было.
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
Если сидеть на уровне горизонта и смотреть сквозь него, видишь линию кардиограммы.
Полагаю, своей.
Совсем невозможно рассказать о бесконечных августовских ночах, которые показывают босоногим девочкам в длинных юбках и с голыми плечами с балконов десятых этажей.
меняя бесстыдно ракурсы, безумием шантажируя, твой город соткан из пафоса, из лжи,из тоски безжизненной, катаясь в лифтах сутками, ты прячешься жалко,бешено, твой настоящее-жуткое и прошлое слишком грешное, меняя бесстыдно ракурсы, ты смотришься дико,скомканно, ты всем на свете плакалась, по венам танцуй осколками.
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
снежные девочки вечно ничьи невесты стекают по лезвию капает розовый сок падают звёзды и гаснут окрестности каются лечатся снова пальцами в ток снежные девочки в северном скверном краю не знают огня у них не бывает крови среди бесконечных вьюг у них не бывает дня у них ледяные глаза ледяные до самого дна любая из них навсегда остаётся одна всегда "не смей" вместо "да" это считается гордо и даже когда словечек на букву "л" полное горло снежные девочки этого не глотают они нажимают log out находят в среде обитанья укромные ниши на полпути к весне девочки засыпают сжимая худыми коленками плюшевых мишек девочки тают во сне
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
Мне нравится, что ее лицо омывают отражения неоновых вывесок, когда она отчужденным взглядом сканирует страстную нью-йоркскую ночь. Мне нравятся эти смиренные жесты, таящие усталость и неокрепшую еще ненависть. И мне кажется, что она сжимает кулаки, когда спит. И секс непременно отчаянно-злобный. И выражение ее лица почти создано для фотохроники циничных и праздничных улиц – шикарная дама в облегающем черном, с испарившейся много лет назад улыбкой, с онемевшими руками и сигаретой, зажженной без надобности и глупо дымящей в пустоту. Дайте ей много лет будущей не_жизни, и она с удовольствием разобьет все стекла машины, в которой сейчас едет. Дайте ей много лет в роли проститутки (а любовь – это ведь проституция, да, уважаемый Шарль?), и она с удовольствием убьет того, с кем она несколько часов назад занималась тем самым отчаянно-злобным…
… и только не говорите, что никому из вас никогда не хотелось всадить пару ножей в грудь любимого человека...
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
этот город возможный-не, этот город наша не_встреча, кто-то жадно мелькает в окне, так безжалостно мною замечен, этот город не_сказочный мёртв, он погиб героем, сражаясь, слышен улиц безликих рёв, я,не встретив тебя,уезжаю.
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
глобус катится вниз сто пятнадцадь секунд на скольжение всё равно уцелеет он стойкий к любым катаклизмам веришь мне или нет я молюсь на твои отражения в интернет-дневниках слишком мало пространства для жизни
разбираем по формулам сны отметаем двузначности встречи чаще разряды сильнее сомнения – минимум нам чего-то с тобой не хватает наверно прозрачности чтоб никто не заметил как ярко искрят наши линии
языком по запретным зонам до дрожи до боли и погружаюсь в тебя все кто были до – уволены
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
моя мари, любить тебя не больно, но страшно так, как будто ты мертва. нам стекла режут руки. нам с тобою, моя мари, отдаться в божества пора бы и вести себя надменно. не в окна наблюдать за теми, кто, моя мари, нас ищет у колена своих идей, а с неба на плато. но стекла режут руки, если окна разбить и кровь безудержно багрит. любить не больно, больно видеть как ты страдаешь от любви, моя мари.
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
я зубами вгрызаюсь в твой ленинград запах чёток и чая квартир коммунальных нежно дворик ахматовой-летний сад и блаженно дворцовую вспоминаю я зубами впиваюсь в твой петербург выгрызаю минуты шагами неслышно там на невском в кафе уснул микки рурк и немые солдаты кричат"харе кришна".
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
мой берлин никому не нужен я под плитами это всего лишь чёрно-белая фотосессия это всего лишь ядовитое кружево на пальцах 80-тые. диско и не поэзия только ты в нормы втиснут и все руины на тебя падали и все дары тебя сделали нищим а я взрываю все цвета радуги а я курю и этот катарсис нас не сделает чище.
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
В моих карманах слова – казенные, мертвые, сигаретным дымом выписанные, язвами в сердце отмеченные; в моих глазах мечты – потухшие, цепями искалеченные, на колени поставленные, униженные... О моей несвободе немало фраз вылеплено, немало слёз скупых, сухих, невидимых, а я всё ещё дышу, вы видите, ещё дышу... Ум перепачкан чернилами, нервы вырезаны таблетками, монетками звонкими за любовь заплачено в городах незнакомых лиц, голоса весенних птиц подо льдом спрятаны, в клетки руки мои заперты, а ключи внутри меня... Мы пробежим семнадцатой весной по крышам тёплым, оттаявшим, мы пролетим пестрыми лентами сквозь облака, наши улыбки врежутся в воздух, наши следы будет хранить и лелеять земля, только бы не отпускать вас...
*От ритма задыхаюсь, - чувствую его и отстукиваю в сердце* (c)
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
Грею ресницы дыханием. Забываюсь в холодном закате. Золотое солнце постепенно расплывается в ледяной воде неба. Как кусочек льда в стакане… Хотя, это неудачное сравнение. Когда тёплые лучи растекаются в холоде красок неба, - это заманчивая игра ярких тонов и ультрасовременных решений. Знаешь, я нахожу более эффективные способы видеть то, о чём ты только догадываешься. Звуки на удивление – звонкие. Позволяю себе эту маленькую слабость, - день без лжи, притворства и слёз. Я пьяна? Ошибаешься! Более, чем трезва. Многим часто кажется, что я пьянею даже от минеральной воды. Сегодня – кроваво – красный гранатовый сок, квадратные кусочки льда. Целую прохожих взглядами, тону в своём одиночестве. Ты далеко и тебе плевать… Притворяешься?
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
Я сорвусь тишиной. И буду истошно, надрывно молчать. Мне нечего сказать в ответ. Я потерялась в строчках, буквах и знаках препинания. Кажется тогда, во вторник я была не права: стоило сдерживать улыбку в ответ на эти слова. Но я ничего не могла поделать с ощущением того, что мне наконец-таки отрезали цепь с якорем, который держал меня в одном и том же месте моря, простирающегося, на самом деле, намного дальше за горизонт, чем кажется. Который иногда тянул ко дну. Мы пили за мужество. И за правильные решения,...как обычно не мои. Все наши желания и мечты сбываются. Мои в особенности. Поэтому нужно их контролировать. Я и не подозревала, что всё настолько точно будет воплощено в жизнь кем-то там сверху. Я ставлю себя на счетчик. И уже не хочется слёз. Мои ночи снова - оливки, вино, музыка, мысли и бессонница. И таблетки не помогают. Видимо, мне пора возвращаться в свои обычные 4 часа сна в сутки, еду 1 раз в сутки, встречи, дела, попытки наверстать недостающий сон в маршрутке...
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
Это безумие. Сто сорок пять этажей. Замкнутый круг в откровениях мёртвого бога. Шаг в темноту через паперти старых церквей Танцем огня, рассыпаясь золой у порога...
Сто скоро пять этажей. И не дрогнет рука. Небо взирает привычно распахнутой бездной. Я от себя убегу, как всегда, а пока В горле слова замирают, срывается песня.
Чёрная месса на прахе Христовых костей Будет отпета во славу следящих за нами. Просто забыться - и сто сорок пять этажей Быстро одержат победу над страшными снами.
Сто сорок пять этажей. Ты боишься шагнуть? Слышен набат - мы уже не успеем подняться... И к небосводу асфальтом устелен наш путь. Крепче сжимай мои нервно дрожащие пальцы.
Сто сорок пять этажей оборвавшихся вниз... Белым лучом на оконной чернеющей раме Дрогнет и треснет со звоном последняя нить... Нас отпоют как ушедших в забытое. Amen.
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
Мой театр - тихое и забытое место. Без ярких, зазывающих вывесок, без расклеенных по всему городу афиш. Никто не знает, где он находится – но туда попадают многие. Именно тогда, когда нужно. В маленький зал, растянутый в плюс-минус бесконечности, где уже побывала старость, оставив после себя привкус едва уловимого тления и звуки скрипящих досок, из которых то и дело показываются шляпки чуть ржавых гвоздей, бросив нетронуто-вечно-молодой лишь дорогую обивку на сиденьях из темно-зелёного бархата. У актёров в этом театре нет ни больших гонораров, ни уютных гримёрок, да и зачем – ведь нет даже косметики и костюмов… У них нет расписания спектаклей, нет гастролей – да собственно – и самих спектаклей-то нет, как и перерывов между ними. Вечная, непрекращающаяся жизнь-игра, движение кукол-марионеток, которые делают всё, что им вздумается – то и дело дёргая за ниточки – отправляя хриплые и срочные просьбы по внесению корректировок в сценарий режиссеру-Богу. Они неуправляемы, но этим и несвободны, этим и мертвы. В моём театре давно нет занавеса – потому что актёры и самые активные участники действия чаще всего сидят в зелёных креслах, наблюдая за тем, как танцуют их собственные тени - отчаянные надежды и забытые мечты – они сами. А то, что происходит на сцене – лишь повод, лишь тот наркотик, который подталкивает к краю, помогает заглянуть в бездну и понять, наконец, что она с таким же любопытством рассматривает заглядывающего в неё.
Я не буду скрывать, что это ложь…
… но буду настаивать на том, что всё это – чистая правда.
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
Кротко чувствовать твой запах. На коже не остается отпечатков пальцев, но под кожей остаются несмываемые отпечатки прикосновений. Это словно гвоздь вбивается внутрь. Знаешь, я стала от этого сильной. До бешенства и безумия. Чётко слышу оттенки слов. В голосе сумбурные нотки грусти. Не грусти, - я ведь это ощущаю. Медленно, по капли каждый день, - становлюсь тобой. Пробую на вкус твои движения и манерно улыбаюсь. Одеваю мужскую рубашку и вдыхаю аромат дорогого мужского парфюма. А ты не звонишь и не пишешь. Привыкла, и нагло отключаю телефон. Сегодня кто – то опять недозвонился. Подумаешь! Сколько раз, я слышала это глухое: «абонент не доступен…»!... Отверженный парень в окне напротив, сидит на подоконнике, свесив ноги, нервно курит и заметив меня ухмыляется. Подмигиваю…
Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт
Пустые слова. Вся жизнь это бесконечные пустые слова и чем красивее жизнь, тем больше пустых слов... Больше слов красивых и гладких, больше эмоций сладких, как пирог шарлотка - упругое тесто и сладкие печеные яблоки спрятались, ждут острого ножа. Разорвать на куски! Пирог, яблоки, сердце, фотографии... Мы всю жизнь храним фотографиями, если бы не щелкались без перерыва на все эти цифровики и мыльницы, то и жизни бы не было. Посмотри свой альбом. Мы все же нечто большее, что постоянно рвется из нас слезами, криками и истерическими переливами смеха. Слишком губы вкусные и кожа слишком хорошо пахнет, чтоб понять...